1975-1978

В 1975 году по состоянию здоровья я ушла из политики. Не то, что бы я была сильно больна, я просто устала. За время, пока я была премьер-министром я пережила многое - теракты, войну, но и много хорошего. Я смотрела, как на моих глазах государство из палаточных городков превращается в один из лучших научных центров мира. Я помню когда в Тель-Авиве поставили первый светофор, и когда мы самостоятельно запустили спутник. Как в Иерусалим можно было въехать только через блок-посты, а теперь я могу пойти куда угодно в этом городе. Я видела, как приезжают люди, которые говорили на разных языках, из разных стран мира, а теперь я смотрю, что мы все говорим на одном языке, в это невозможно было поверить еще 50 лет назад. Мы выросли, но не останавливаемся на достигнутом. Мы трижды воевали с противником, превышающим нас в количестве людей и вооружения, но мы все равно побеждали. Я помню, когда вся экономика держалась на апельсиновых плантациях и трех заводах, что находились в разных частях страны. А теперь мы стали лучшими в производстве достаточно большого спектра товаров. Я помню, когда через Чехию нам поставляли оружие, чтобы мы могли защитить себя. Теперь же, мы его сами производим и даже умудряемся продавать за границу. В том же 1975 газета "Таймс" признала меня человеком года. С одной стороны приятно, а с другой - немного неудобно, ведь у нас в стране "нет «Я думаю», у нас есть «Мы думаем»".

1970-1974

Шел срок моей работы. Я была главой государства. Все время, пока я была премьер-министром, было то время, когда было необходимо защищать свой народ от палестинцев, которые к тому времени оформились в отдельные организации ООП (Огранизация Освобождения Палестины) и не только. Активизировались и пути снабжения. Некоторые левые иностранные организации, сочувствовали и поддерживали палестинцев материально. Но, на их удивление, они не покупали на эти деньги еду или восстанавливали территорию, а закупали оружие для убийств израильских граждан. Но мы на каждый их удар отвечали своим, и чаще всего он был сильнее, хоть этого и не хватало для победы. Мне стало трудно смотреть в глаза людям, родственники которых погибли в терактах. Это разрывало меня изнутри.

Я никогда не испытывала ненависти со дня провозглашения независимости моей страны. Но в 1972 году палестинцы добились своего - ненависть моя к ним зашкалила, когда было нападение на израильскую олимпийскую сборную, когда они убили всех. Я наблюдала за этими событиями по телевизору. Когда эта драма закончилась, я сказала только одну вещь: "Отправляйте мальчиков". Директор Моссада Цви Замир понял меня правильно - в кратчайшие сроки была разработана операция - ответ движению "Черный сентябрь" за убийство наших спортсменов. Операцию назвали "Гнев Божий". Я приказала найти каждого организатора теракта и наказать, потому что так было правильно. Еще одним ударом для меня стало то, что, когда тела израильских спортсменов привезли на родину, чтобы похоронить, я не смогла быть на похоронах. Я была на похоронах своей сестры, ведь даже то, что я премьер-министр не изменило того, что мы семья. Для многих этот мой поступок так и остался непонятным. И это был только 1972 год.

В 1973 году Сирия, скооперировавшись с Египтом, нападают на нас в святой день Йом-Кипур. Сначала, они уверено шли и мы чувствовали страх, но в считанные дни ситуация переменилась - мы выгнали их с нашей территории, не отдав им ни метра территории на Голланских высотах, ни на Синайском полуострове. Мы опять смогли показать, что нападения на нас бессмысленны и не приводят ни к чему для противника, кроме поражения. Президент Садад проиграл.

 Потом шел 1974 год. Я начала помалу отходить от политики, ведь здоровье подводило меня, но следующее насилие, совершенное от имени палестинцев - угон самолета, летевшего из Парижа в Тель-Авив через Афины, не могли дать мне забыться. Террористы переправили самолет вначале в Ливию, а потом в Ендеббе, Уганда, где местный лидер Иди Амин оказывал поддержку палестинским террористам, после отказа Израиля оказать ему материальную помощь. Французская власть, которой принадлежал самолет боялась силового метода решения. Мы тоже хотели разобраться дипломатично.Однако террористы просили слишком многого. Мы не могли пойти на это, поэтому наш спецназ Генерального штаба и элитные войска Воссоединения Саерем Ценханим и Эгос вылетели туда. Террористы были уничтожены, заложники освобождены и возвращены в Израиль. Без жертв не обошлось: погибло несколько заложников, не по нашей вине. И погиб всего один солдат - командир операции, подполковник Йонатан Натаньяху. Странное совпадение, плод чьего-то извращенного разума, спустя 27 лет опять тела евреев в Германии, которых не могли спасти из-за маниакального бессилия и педантичности немецкого народа. А те, кто захватывали самолет, палестинцы, конечно, это были не палестинцы, а немцы-социалисты, сочувствовавшие им. Опять евреи под прицелом немецкого оружия в руках немцев.

 Мы цивилизованные и пытаемся жить по закону. Но "Мы хотим жить, а нас хотят убить. Не так много пространства для компромисса."

Работа участников проекта: школа №94 г. Одесса

1967-1969

"Я никогда не прощу арабам то, что они заставили наших детей учиться их убивать."

   "Если пришли тебя убить - убей первым". Мы так и поступили - нанесли упреждающий удар по Египту и Сирии. Сирия, Египет, Иордания, Саудовская Аравия  и Ирак объявили нам войну. Но мы были в состоянии ответить и нанесли удар такой силы, что они все отступили, причем не просто отступили - мы вернули себе Голанские высоты, захватили весь Иерусалим и отделили от Египта Синайский полуостров, чтобы никто больше не усомнился в нашей силе. С тех пор нас преподносили как агрессоров. Мы разорвали отношения с Советским Союзом, которые и до этого были очень хрупкими. Но зато окружающие нас страны услышали нашу мысль.

1967 год - победный год. В этом году произошло сразу несколько вещей. Начался он с того, что нашей разведке стало известно о том, что арабы активно готовятся к войне. Если бы они победили - Израиля бы не стало. Мы всем показывали, что мы не хотим войны, но как написано в ТАНАХ'е:

"Того, кто пришел убить тебя, убей первым"

 Но еще до этих событий, в том же 1967 году, имела место активная политика. Мы сформировали новое правительство после воодушевления народа. По окончанию войны наш авторитет внутри государства вырос во много раз.

 После смерти Леви Эшколя в 1969 году на выборах победила я, став новой главой правительства Израиля. Первое, что я сделала - полетела в США, заручиться поддержкой президента Кеннеди, что, как покажет время, мне удалось.

 Также в 1969 году началась непризнанная "война на истощение". Трудно это было назвать войной, в том понимании войны, которые у нас было до этого. Это были инциденты на границе с египтянами и сирийцами. Еще, арабское население Израиля не давало нам расслабиться - на территориях арабских деревень сохранялось военное положение. И тогда мы впервые столкнулись с терроризмом, причем с терроризмом, целью которого было не чтобы их услышали, а как можно больше человеческих жертв. Мы делали все, чтобы защитить наших граждан, но к этой войне, войне нового типа, мы еще не были готовы. Как и весь мир. 

 Так называемые "палестинцы" заявляли свои права на государство. Мы были готовы к конструктивному диалогу, но они не хотели слушать. Мы понимали, что это приведет к насилию и, что терроризм, от явления несогласных, в арабских деревнях, перерастет в политический рычаг влияния. Им я могла сказать только одно: "Мы все палестинцы, нужны доказательства? У меня ещё есть старый паспорт."

1956-1966

Следующие года для меня слились в один. 1956 год. В этом году наша Армия вместе с армией США на одной стороне участвовали в конфликте вокруг Суецкого канала. Впервые мы защищали правду, а не боролись за жизнь.

 Для меня было два периода: до Бен-Гуриона и после. Последние 20 лет не на шутку его вымотали и он попросил сначала двухгодичный отпуск, поставив на свое место Моше Шерета, к которому мы относились достаточно неплохо и до этого. Но мы довольно скептически отнеслись к его назначению, однако наш скепсис быстро развеялся - он оказался весьма неплох, как руководитель, да и к тому же ему доверял Бен-Гурион, что было немаловажным.

 Шерет был хорошим дипломатом, а Бен-Гурион был хорошим лидером, несмотря на то, что он уехал озеленять пустыню в киббуц Сдебукер. Мы часто обращались к нему за советом.

 За счет того, что мы часто прибывали в Сдебукер за советами, он из маленького поселка стал известным политическим центром. Я еще тогда не знала, что у Бен-Гуриона есть на меня планы. Следующим его заявлением было об уходе из политики и передачи поста главы партии мне. Он считал, что я лучше всего для этого подхожу. Потом - повседневная работа, партийная деятельность, выступления, и так до 1963 года.

1963, 1964, 1965 - года в разъездах. Я постоянно ездила в Южную Америку, в Африку, в Европу. Врачи и мои дети в один голос утверждали, что мне пора отдохнуть, но я была слишком поглощена работой. Эти года, когда я по полгода проводила в заграничных поездках, я часто болела.

 Выборы в Кнессет 1965 года меня подкосили, но не сломали. Мне необходимо было отдохнуть. В том году премьер-министром назначили Леви Эшколя.

 1966 год мне и всему Израилю пришлось доказывать всему миру, что обвинения Советского Союза в нашей агрессии, против Сирии, беспочвенные и, что это - лишь повод оправдать военные поставки в эти страны. Мы стали неприятны Советскому Союзу, потому, что их мечта об очередном коммунистическом государстве не воплотилась в реальность .

1949

 В 1949 году мы доказали, что мы сильнее. Мы победили. Государство будет жить. Также в 1949 году я впервые за почти 50 лет приехала в Россию. Она очень поменялась.

 Я была послом в Москве. Я смотрела на еврейскую общину, которую считала огромной, но не могла поверить что столько людей будет в Москве, которая была за чертой оседлости.

 Там я встретила Новый год и смотрела на евреев, которые тоже отмечали этот праздник. И как бы им было нелегко сохранить себя и свою культуру в СССР.

 Когда на Йом Кипур я увидела то же количество людей в синагоге. 50 тысяч евреев, которых я видела, уже почувствовали новую антисемитскую политику Советского Союза.

 Когда меня отозвали в Израиль, мне дали новое назначение - я стала министром иностранных дел. Должность была серьезной и я занимала ее достаточно долгое время. Тогда, мне нужно было ехать по странам Европы и заводить дружбу с главами правительства, ибо я понимала, что без поддержки мы вряд ли продержимся. А также частые полеты в Нью-Йорк для выступлений в ООН.

1948

Самый счастливый год в моей жизни. Второе по радости событие после свадьбы с Моррисом. В этом году мы стали независимы, хоть процесс был очень трудным.

Специальная комиссия ООН прибыла к нам в начале июня 1947 года. В сентябре она должна была огласить свои выводы и конкретные предложения по части решения еврейского вопроса. Мне удалось наладить отношения со всеми 11 членами комиссии, сумев посвятить их, бывших абсолютно неграмотными, в основы истории Палестины и сионизма.

 За несколько дней до того, как комиссия должна была покинуть территорию Палестины, британское правительство нанесло очередной удар, что потрясло и нас, и членов комиссии. Корабль «Эксодус-1947»  на борту с 4500 беженцами был отправлен обратно в Германию.  Не повлияли ни митинги протеста, ни речи, что произносились.

 31 августа 1947 года комиссия огласила свой вердикт – Палестину необходимо разделить на два государства: еврейское и арабское. Естественно, арабы начали протестовать, требуя, чтобы вся Палестина была арабским государством.

 Голосование в ООН прошло 29 сентября в Нью-Йорке. 33 страны были «за»,  13 (включая все арабские государства) – «против» и 10 воздержались.

15 мая 1948 года в здании Тель-Авивского музея была провозглашена Декларация Независимости Израиля. Я была одной из тех, кто ее подписал. А когда Бен-Гурион её читал я не могла поверить, что это наконец-то произошло.

 Когда огласили результаты, толпа в здании ликовала, однако представители арабских стран сразу же объявили, что отвергают план разделения. На следующий день начались арабские волнения и 7 человек были убиты из засады.

 Мы были явно не готовы противостоять  такой агрессии, но в течение двух недель мы собрали армию ЦАХАЛ, основная масса которой составлена из бойцов Хаганы. Также в нее вошли бойцы ЭЦЕЛ, ЛЕХИ, Пальмаха. Тем не менее, пока мы еще не могли защитить себя. Поэтому я вынуждена была отправиться в США просить о материальной помощи. Несколько лет меня будет очень удивлять то, что в ту войну нам помогал Советский Союз,  который переправлял через Чехословакию нам оружие.

1946

Все время, пока шла война мы пытались как-то помочь еврейскому населению Европы. Просили британское правительство дать нам разрешение на перелет, чтобы хоть каким-нибудь образом облегчить жизнь братьев и сестер, находящихся в настоящем аду. Но британцы были непреклонны. Это касалось и «Белой книги» и наших просьб.

Настоящая борьба с британцами началась после капитуляции Германии. Тогда, ко всеобщему удивлению, правительство Соединенного Королевства отказало лично президенту США Трумену в предоставлении ста тысячам беженцев из Австрии и Германии въехать на территорию Палестины. Однако, они предложили Америке участвовать в решении еврейского вопроса. Была создана англо-британская комиссия, которая, после опроса людей из лагерей беженцев, прибыла в Палестину для проведения заседаний.

Весной 1946 года, незадолго до того, как должно было быть оглашено решение комиссии, британское правительство вновь перешло в наступление. Помимо жесткого контроля над въездом в Эрец-Исраель они не кичились тем, чтобы остановить корабли с беженцами, плывущие из Европы.

Мы не могли оставаться безответными и потому объявили голодовку. Мой лечащий врач был против того, чтобы я присоединялась к этому, на что я ответила, что буду голодать со всеми или сидеть дома и голодать в одиночестве. В конечном итоге, разрешение я получила и присоединилась к 101 часовой голодовке.

Голодовка произвела впечатление, но оказалась не особо успешной - корабли были пропущены в Палестину.
Через весьма короткое время комиссия издала свой доклад, в котором говорилось о том, что на территорию Палестины необходимо немедленно впустить сто тысяч беженцев, а также отменить закон «Белой книги» о запрете продажи земли евреям.

Но в ответ мы получили совсем иное. Британское правительство фактически объявило войну ишуву. Солдаты врывались в города и деревни, арестовывали всех подряд, громя любое место, куда попадали. Многих мужчин отправляли в лагеря, оставляя лишь женщин и детей.

Именно в тот момент я начала выполнять обязанности начальника политического отдела Еврейского Агентства. Моим решением был призыв населения к гражданскому неповиновению по отношению к агрессии британцев.

На заседании Еврейского агентства в Париже был поднят вопрос о кантонизации. Естественно, предполагалось, что будет обговорено создание еврейского государства, однако переговоры с Британией отчего-то вели совсем по другой линии.

На Сионистском конгрессе в Базеле мы уже в открытую говорили о своем желании создать государство. Я говорила на идиш, речь была длинной. Я рассказывала о нашей земле, о молодежи, которая делает всё, чтобы поддержать общину. О том, что удары, которые нам сейчас наносят, лишь делают нас сильнее и заставляют не сдаваться, потому что мы искренне верим в то, что сможем преодолеть все трудности на своем пути. К несчастью, пока еще мы не знали, что многие трудности еще впереди.

1940

В 1940 году мне было страшно, так, как еще не было никогда. Евреи, бежавшие из Европы рассказывали про ужас, что творился там. Если раньше мы надеялись на помощь британской армии, которая не всегда была к нам благосклонна, но периодически все же помогала нам, то теперь британцы забыли про Декларацию Бальфура, про обещание еврейского национального очага, которые мы, по глупости, приняли за государство.

 В 1940 году была введена "Белая книга", ограничивающая въезд евреев на территорию мандатной Палестины . Если до этого мы хотели и гордились тем. что сотрудничаем с британцами, тем, что Еврейский Легион воевал в Первую войну, то теперь нам стало стыдно.

 Мы начали бороться против них. Каждый делал это по-разному. Были более и менее радикальные направления. Я считала, что во время войны нужно помогать евреям переходить границу, а не нападать на британских солдат. Не все были согласны с этим и вряд ли когда-нибудь будет единое мнение на этот счет. При всех запретах и ограничениях, которые ввели для евреев на своей земле, британцы не гнушались призывов еврейских мальчиков в свою армию. Правда сказать, добровольцев тоже было много, из которых позже создали отдельные батальоны. Но всё же - тогда британская власть была для нас врагом, в армии которой мы служили.

 После войны я узнала историю одной девочки, Ханы Сенеш, которая тогда была младше меня. Она пошла служить в британскую армию, где стала офицером Еврейского Батальона и о том, как она погибла - в венгерской тюрьме. Она писала стихи и последний из них, после прочтения которого я каким-то непонятным образом почувствовала то, что чувствовали и те ребята, что шли в британскую армию, и те евреи, что остались в Европе, и, что самое главное, те, что остались в Израиле.

Да славится спичка — сгорела, но пламя зажгла,

Да славится пламя — чья пламенность в сердце вошла.

Да славится сердце, сумевшее пламя сберечь.

Да славится спичка, сгоревшая, чтобы зажечь.

1938

Палестина, а правильно говоря Эрец-Исраель, находилась далеко, поэтому информация туда попадала с большим опозданием. Командировки в США и не только, помогали мне быть в курсе событий в мире. Но все равно, картина была неполной. В 1933 году в Германии ко власти пришла НСДАП - Национал-социалистическая партия Адольфа Гитлера. Там начались гонения на евреев и первые антисемитские законы. Евреи Германии на момент 1938 года жили в этом кошмаре уже пять лет, и мы не знали, что будет потом, что предпримет Гитлер и какие ужасающие вещи он захочет сделать. Но мы понимали, что он просто так не остановит, так понимал и весь еврейский народ, а точнее его часть, отличавшаяся большей дальновидностью.
 В том же 1938 году была собрана Эвианская конференция, на которой был поставлен вопрос о помощи нашим братьям в Германии и на оккупированных ею территориях. На этой конференции я поняла весь ужас, испытала катарсис, ярость, ненависть, отвращения - самые ужасные качества. Я не понимала, как люди не понимают ужаса этой политики - уничтожения народа. И мне было жалко смотреть на представителей Испании, которые пока не понимали, что Великобритания вовсе не собирается воевать за них. Но мир остался глух. И еще три мучительных года не будет ничего слышать.

1932

В 1932 году я вернулась обратно в Израиль и была введена в исполнительный комитет Хистадрута - одной из самых больших назначений, которые я получала вне правительства. А потом - нелегкие будни работы, еще одна командировка и назначение главой политического отдела Хистадрута.

1929

В этот год я совершила несколько командировок за границу по делам партии. Путешествия за океан давались мне весьма нелегко, ведь ранее до этого я не летала на самолетах.

 Зачастую поездки длились по нескольку недель. Мои дети тяжело переживали долгие разлуки со мной и потому дни, когда из-за мигрени я оставалась дома, для них становились настоящими праздниками.

 Одной из командировок стала поездка в Штаты. Странно было вернуться в страну, которую покинула семь лет назад - все казалось чужим и незнакомым.

1924-1928

Тогда в Палестину переехал наш друг семьи Шмарьях, который для меня всегда был авторитетом. Его я знала еще со времен работы в Штатах. И для меня всегда было большой радостью, когда он хвалил меня и говорил, что я хорошо выступила.

Но если 1921 был весьма сложным для меня, то следующие годы были очень трудными для государства по многим причинам. Ими были: отсутствие денег, ограниченное количество рабочих мест - половина населения была занята на стройках, а остальные искали работу на немногочисленных апельсиновых плантациях. Мы, по меркам того населения, были богачами. Но, что одна, что другая часть населения сильно конкурировали с арабами. Если евреи соглашались работать за небольшую плату, то арабы готовы были трудиться еще за меньшие суммы. И большинству работодателей было выгодно нанимать именно арабов. Также общая неразвитость экономики, плохие условия проживания. К 1927 году впервые эмиграция была больше чем миграция еврейского населения.

 А для меня 1928 год запомнился моим первым партийным назначением на новой земле. Я возглавила женский отдел Всеобщей федерации трудящихся.

1921-1924

1921 год был одним из самых трудных в моей жизни. Мы прибыли в Яффо и хотели сразу же уехать в киббуц, но в комитете сказали, что чтобы оформить правильно все бумаги надо дождаться конца лета, потому, что только так мы сможем найти работу. Поэтому тем временем нам необходимо было найти дом. Денег у нас было немного, а цены на жилье были просто астрономические, к тому же нам требовалась квартира в которой поместились бы как минимум семь кроватей.

  В один из жарких вечеров сентября, нам сообщили, что нас готовы принять на работу, однако мы должны были предварительно приехать в киббуц на несколько дней, чтобы на нас посмотрели, а затем решили, берут ли они нас. Я cобирала с мужем вещи и смотрела на то, как мы обустроили наше тогдашнее жилье - на расписанные им стены. И поняла, что мы оставляем Шейну с двумя больными детьми в квартире, которую она вряд ли сможет оплатить. Но она никогда не жаловалась. 

 Работа в киббуце была тяжелой, как и любая другая работа поселенцев. Но все мы работали поровну, еды не хватало, а та, которой хватало - была ужасна. Нас в киббуце воспринимали как буржуев. Самым буржуйским моим чудачеством считали скатерть, сделанную из простыни, которую я стелила на Шаббат.

Моррис тоже трудно переносил переезд -  у него начались проблемы со здоровьем, климат и работа в киббуце подкосили его.

 В 1924 году Моррис получил работу бухгалтера в Иерусалиме. Мы опять переехали, в маленький двухкомнатный домик и примерно тогда же родилась моя дочь. Если до этого какая-то часть денег оставалась, то теперь их не хватало. К тому же, несмотря на все, мы хотели, чтобы у наших детей была отдельная комната и потому пытались как-то отремонтировать ее. Единственная работа, которая мне подвернулась - чтобы не платить за школу моего сына Менахема, я брала стирку на дом у учительницы из его школы.

1917-1921

После провозглашения декларации Бальфура у меня не было других мыслей кроме как переехать в Израиль, я считала, мы станем теми евреями, которые будут строить "еврейский национальный очаг в Палестине".

  Этот временной промежуток был наполнен разъездами. Как жена сердилась на Герцля, когда он работал по ночам, Моррис сердился на меня, когда я отсутствовала неделями или даже месяцами, но он понимал, что я не могу сказать партии "нет", и поэтому относился к этому снисходительно. Мне было очень приятно ездить, призывать людей. Я свободно говорю на английском и идише, что объясняло мою кандидатуру на эту роль. Мне платили немного - всего 15 долларов в неделю, но партия покрывала все расходы: еду, проживание. Единственное, обидно, что десерт приходилось покупать за свои деньги, но эта мелочь была неспособна омрачить моральное удовлетворение, которое я получала от работы.

 Были в этих командировках и сложные ситуации - у меня не было паспорта, а Моррис пока не получил гражданство. Я пыталась пересечь канадскую границу, но, доехав до Монреаля, меня сняли с поезда. И, поскольку я приехала из Милуоки и учитывая место моего рождения, где сейчас орудовали большевики, канадские власти посчитали, что поймали большевистскую шпионку. Но меня спас влиятельный однопартиец.

 1918 год тоже мне запомнился гордостью за себя, поскольку меня выбрали как одного из делегатов на первый съезд Американского Еврейского Конгресса. К тому же, я была самым молодым делегатом.
 Тогда мне особенно активно писала сестра, которая говорила, что мне необходимо больше времени проводить с мужем, о том, что моя партийная деятельность важна, но для женщины важней семейный очаг. Я вернулась домой.

 В 1920 году я поняла, что мы скоро уедем, несмотря на то, что Моррис был не столь решительно настроенным. Однако у нас было несколько месяцев для подготовки за которые мы продали большую часть имущества, полагая, что оно нам больше не понадобится.

 Второе путешествие на корабле мне показалось еще более трудным, чем первое. Все неприятности, которые могли произойти там - произошли. Как только мы отплыли что-то поломалось и мы остановились. Корабль никуда не годился. Потом, в условиях плавания всё много-много раз портилось и ломалось, что делало прибытие в Израиль еще более приятным.

 В 1921 году мы переехали в Эрец-Исраель. Мы поселились в киббуце Мерхавия.

1914-1917

Тогда у меня было не одно увлечение. Помимо сионизма был Моррис Меерсон, который станет моим мужем. Он разительно отличался от тех мужчин, которых представляли рядом со мной. Моррис обладал спокойным темпераментом, приучал меня к классической музыке, читал мне Байрона, Шелли и Китса. Он стал тем человеком, который компенсировал мой характер.

 В 1915 году я вступила в "Поалей Цион", а в 1916 году я закончила школу. В 1917 вышла замуж за человека, который был со мной рядом несколько лет - Морриса Меерсона. И в этот короткий промежуток я связала себя с двумя вещами, которые не давали мне спать по ночам - любовь к моему мужу и к моему государству. Тогда же я  начала работать на сионистскую организацию и, вспомнила опыт моего детства о том, как надо привлекать новых людей в наши ряды, в ряды молодых сионистов. Также, помимо моей свадьбы мы праздновали подписание декларации Бальфура - нашей первой возможности вернуть своё государство.

 Что интересно заметить, мой муж не был столь фанатичен, столь действенен, но он всегда был рядом со мной и поддерживал меня.

1912-1914

В тот год, когда я закончила школу, мне предложили продолжить учёбу в Денвере. У меня была возможность, но не было денег на билеты, потому, вопреки воле родителей, я пошла работать, обучать новых переселенцев на Новую Землю английскому языку. Работать приходилось много, а зарабатывала я непомерно мало. Всего 10 центов в час. Но я смогла собрать деньги и переехать в Денвер к своей старшей сестре, у которой к тому времени уже был муж и дочь.

 Денвер был тем городом, что изменил меня. Он показал мне идеи сионизма, познакомил с нужными людьми. И я впервые попала в большую общину. Именно там собиралось много молодых людей, которые ожесточенно спорили о идеях, методах и рациональности сионистского движения.

  Тогда у меня были очень сложные отношения с сестрой, для которой я так и осталась маленькой , поэтому моё увлечение на тот момент фантастическими, порой безрассудными идеями о возрождении еврейского государства только все усугубили. В тот период я часто с ней ругалась, иногда очень сильно, не помню даже из-за чего. Однажды, я не выдержала и просто ушла, не в силах больше мириться с таким отношением. Потом была работа, решения всяких житейских проблем и письмо от отца, в котором было написано об ухудшении здоровья моей мамы. Это то, что заставило меня вернуться домой к своим родителям. В течении следующего года жизнь постепенно налаживалась - отец нашел постоянную работу и мы смогли позволить себе собственный дом. 

1906-1912

Как принято говорить, один переезд равен двум пожарам. Наша семья не стала исключением в этой статистике. 1906 год для меня стал очень тяжелым, но определенно знаменательным. Мы с матерью переехали в Америку к отцу. Это было нелегко, особенно для восьмилетнего ребенка. Четырнадцать дней плаванья на судне показались ничем после нелегального перехода границы и последовавшей несколькодневной тряски в поезде.

  Нас встречал отец, когда мы приехали в Америку. Он и сам уже был похож на американца, во всяком случае нам так казалось - без бороды и вообще сам на себя непохожий. Первые годы были самыми тяжелыми для нашей семьи. Мы поняли, что Америка - не совсем то, что мы представляли в своих мечтах. После, трудности стали сказываться на мне меньше, из-за того, что меня устроили в школу. Мне нравилось учиться, а также учить других и помогать людям. Помню, за несколько лет до окончания школы, мы с подругой создали организацию "Американское общество юных сестер". Мы хотели помочь нуждающимся школьникам получить хоть какое-нибудь образование. Возможно, это было связано с тем, что наша семья жила весьма небогато. Когда мне было необходимо сказать свою первую речь, нам удалось собрать даже больше денег, чем было нужно на покупку учебников. Это стало моим первым опытом выступления на публике, который закончился весьма успешно.

 Спустя шесть лет, которые показались мне мгновением из-за постоянной учебы и решением злободневных проблем. В 1912 году я закончила школу в Милуоки. 

1903-1906

Пинск я тоже помню не очень хорошо, но определенно лучше чем Киев. Вряд ли жизнь в этом городе на меня сильно повлияла, так же сильно, как жизнь в Киеве, хоть и была я старше. Я много времени проводила с мамиными родителями, которые так и остались второстепенными персонажами в моей жизни. То, что я хорошо помню из жизни в Пинске – мечта отца о переезде в Америку, которую он называл  « גאָלדן מדינה»* (*« золотая страна »). Потом уехал отец, а затем и мы.

1898-1903

Работа учеников школы №94 г. Одесса

Я родилась в Киеве. Наш дом находился недалеко от рынка Бессарабка и синагоги, практически на тогдашней окраине города. Я плохо помню этот город и, скорее всего, сейчас даже не смогу вспомнить название улицы, где прошли первые пять лет моей жизни. Мой отец, Мойше Ицхок Мабович, работал простым плотником, а как человек, что сказать, худощавый, с аккуратными чертами лица. Его считали простоватым человеком, но мое отношение к нему – «Vir bonus semper tiro; Semper homo bonus tiro est*» («*Порядочный человек всегда простак»).

  Еврею-плотнику в то время сложно было найти работу, потому жила наша семья небогато. Мать же моя, была более непосредственной, более яркой со своими огненными волосами. Яркость была присуща не только её внешности, но поведению, духу и отношению к жизни. Это особенно проявлялось в  праздники, когда в нашем доме собирались друзья и родственники. Также ей приходилось  работать, чтобы мы могли сводить концы с концами. 

 Дети особенно восприимчивы к людям, с которыми они растут. Для меня этими людьми были мои сёстры. Но не менее важной частью является обстановка, в которой находится и развивается ребенок.

 Второе воспоминание о Киеве было отнюдь не счастливым – еврейские погромы, прокатившиеся по всей Российской империи в те годы. Понятное дело, это не обошло и нас. У отца стало еще хуже с работой из-за того, что ни один еврей не мог  чувствовать себя в безопасности, особенно в крупных городах. Поэтому, в 1903 году отец принял решение о переезде в Пинск.